Шендевры, Шендевры и снова Шендевры

Виктор Шендерович. "Ты помнишь наши встречи? Мемуары сержанта запаса". - Часть 1

Посвящается С. А.


У историй, рассказанных ниже, наряду со множеством недостатков, на которые автору, несомненно, еще будет указано, имеют одно скромное достоинство: все они произошли на самом деле.

История болезниВ конце февраля 1981 года меня прямо с полкового стрельбища увезли в медсанбат. Из зеленой машины с крестом вылез незнакомый мне лейтенант и зычно крикнул:

– Шендерович тут есть?

Не поручусь, что крикни это лейтенант на месяц позже, ответ был бы утвердительным. Дело в том, что я, пользуясь популярным в стране лагерным сленгом, доходил.

У меня болела спина. Зеленые круги перед глазами были намертво вписаны в квадрат полкового плаца. Я задыхался, у меня разжимались кулаки – не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом: выпадали из рук носилки со шлаком во время нарядов в котельной.

Человек, не служивший в Советской Армии, резонно спросит тут: не обращался ли я к врачам? Человек служивший такого не спросит. Потому что самое опасное для советского солдата не болезнь. Самое опасное – это приход в санчасть, ибо тут ему открывается два пути. Либо его госпитализируют, и он будет мыть полы в означенной санчасти с мылом каждые два часа, пока не сгинет окончательно, – либо не госпитализируют, и его умысел уклониться от несения службы будет считаться доказанным...

Виктор Шендерович. "Ты помнишь наши встречи? Мемуары сержанта запаса". - Часть 2



Возле еды В конце мая я стал хлеборезом. Этому событию предшествовало исчезновение из полка прежнего хлебореза – всесильного Соловья. Соловей этот то ли проворовался настолько, что продуктов перестало хватать прапорщикам, то ли прибил кого сильнее нормы – в общем, его отправили в дисбат, наводить ужас на внутренние войска.

А вместо него как раз вернулся из медсанбата я – отъевшийся, как хомяк, с записью в медкарте насчет ограничения физических нагрузок и с высшим образованием, что в умах местных стратегов справедливо связалось со знанием четырех правил арифметики. (Окончил я, к слову сказать, Институт культуры, из левобережных рощ которого вышел с компостированной головой и загадочной записью в дипломе «культпросветработник высшей квалификации».)

Здесь я вынужден вторично огорчить читателя. Дело в том, что, узнав о назначении, я не только не стал проситься обратно в строй, но даже, напротив, обрадовался. Я понимаю, как это нехарактерно для советского солдата – стремиться к продуктам, но такой уж я моральный урод. Если на то пошло, то я вообще человек с кучей гуманистических предрассудков, тихий в быту и вялый в мордобое, и глубочайшее мое убеждение состоит в том, что чем меньшее я буду иметь отношения к обороноспособности страны, тем для обороноспособности лучше. Для меня это ясно как божий день – и мысль, что только случайность спасла Вооруженные силы страны от такого лейтенанта, как я, иногда покрывает меня холодным потом посреди сна. (Об этой случайности – ниже.)...

Виктор Шендерович. "Ты помнишь наши встречи? Мемуары сержанта запаса". Часть 3



Под колпакомФамилия нашего полкового особиста была Зарубенко. Капитан Зарубенко. Согласитесь, что, учитывая специфику работы, это звучит. Специфика эта была такова, что хотя капитан несколько месяцев копался в моей судьбе, как хирург в чужих кишках, я до сих пор не представляю его в лицо. Просто однажды в спортзале повар Вовка Тимофеев сказал мне: – Зема, ты это… следи за языком.
– А что случилось? – поинтересовался я.
– Ничего, – ответил Вовка. – Просто думай, что говоришь. И считай, что я тебя предупредил.
– Ну а все-таки? – спросил я. Потом спросил то же самое еще раз.
– Капитан Зарубенко тобой интересуется, – пробурчал наконец Вовка. – Что-чего – не знаю, но интересуется.
Не могу сказать, что я испугался. Впрочем, это скорее свидетельствует о некоторых недостатках в общем развитии, нежели о душевной стойкости. Просто я не очень представлял, с чем буду иметь дело. Мне казалось, что если я не шпионю на Китай, то с меня и взятки гладки.
Что же до Зарубенко, то я даже толком не знал, кто это, но Вовка мне разъяснил – и я вспомнил. Я вспомнил, как год назад один из наших, стоя на посту у знамени части, слышал (и в ужасе рассказывал потом в караулке), как некий загадочный капитан орал на командира полка подполковника Голубева, обкладывая его таким матом, что даже знамя краснело. Голубев же, чья крепенькая фигурка обычно наводила ужас на окрестности плаца, стоял перед капитаном навытяжку – и молчал.
Как бы то ни было, а я уже успел позабыть о Вовкином предупреждении, когда в одно весеннее утро меня, отсыпавшегося после продуктовых баталий, разбудил нежнее родной мамы батальонный замполит капитан Хорев – и предложил прокатиться с ветерком в штаб дивизии.
– Зачем? – спросил я.
– Не знаю, – соврал он, и мы поехали. Я понимаю, что уже успел утомить читателя примерами собственной тупости, но не могу не заметить, что по дороге начал мечтать и домечтался до следующего: скоро Девятое мая, в Доме офицеров готовится праздничный вечер, и командование вспомнило, что у них в хлеборезке чахнет-пропадает профессиональный режиссер…
Вот чего с людьми бывает весной, да еще под дембель!
В штабе дивизии капитан Хорев скрылся за какой-то дверью и бодро доложил там какому-то полковнику, что младший сержант Шендрович по его приказанию доставлен. Но даже это не замкнуло в моей авитаминозной башке логической цепочки. Я вошел и был приглашен сесть, что и сделал в самом радужном настроении. Я чего-то ждал – и, забегая вперед, скажу, что дождался.
Сначала полковник попросил рассказать о себе: кто я, да откуда, да кто родители. Спрашиваемо все это было настолько по-отечески, что я бы, пожалуй, рассказывал ему свой семейный эпос до самого дембеля, если бы не майор.
Майор этот с самого начала тихонечко сидел в углу комнаты, имея при себе цепкий взгляд и черные артиллерийские петлицы. Артиллеристом майор был, судя по всему, замечательным, потому что, помолчав, начал пулять в мою сторону вопросами и попадать ими со страшной силой.
И только тут до меня дошло, что это допрос. Лицо Вовки Тимофеева всплыло наконец в моей бедовой голове вместе с фамилией Зарубенко. Дивизионный майор знал обо мне все. Перед ним лежала пухленькая папочка-скоросшиватель, и в ней лежали бумажки. Впоследствии я имел возможность в ту папочку заглянуть. Как я получил эту возможность, не скажу – пускай майор, или кто он теперь есть, сам дознается, если хочет: ему за то государство деньги платит. Но, доложу вам, занятие! Если кому приходилось читать доносы на самого себя, он меня поймет!
Впрочем, все это было потом, а пока я вертелся на стуле, как плевок на сковородке, уворачиваясь от вопросиков из майорского угла и одновременно проникаясь уважением к собственной персоне. Оказалось, что за время службы я успел рассказать боевым товарищам столько правдивых страниц из советской истории, что по совокупности это могло тянуть на идеологическую диверсию.
По нынешним буйным временам следует самокритично признать, что в своем скромном антисоветизме я не дотягивал и до журнала «Коммунист», но то был восемьдесят второй год – и от майорской осведомленности мне стремительно похужело. Кроме того, поражал и масштаб особистских интересов. Например, среди прочего мне инкриминировалась любовь к Мандельштаму – оказалось, что я читал кому-то его стихи. Хорошо еще, что в других показаниях оказалась зафиксирована любовь к Маяковскому. За Маяковского Мандельштама мне скостили. Так сказать, баш на баш.
А теперь о главном. Как и всякого любознательного человека на моем месте, меня чрезвычайно интриговал вопрос: кто? Кто стукнул? Моя любознательность была удовлетворена самым замечательным образом.
…Кажется, летом 1981-го в наш полк прибыл свежеиспеченный лейтенант по фамилии Седов. Окончил он, как и полагается замполиту, какое-то политическое училище и выглядел, мягко говоря, простовато. Впрочем, его эта самая простоватость даже располагала. И наконец, он был москвич, чем порождал ностальгию. Все это я говорю исключительно в оправдание своей лопоухости. Кстати, о лопоухости.
В ноябре того же 1981-го я сидел в Ленинской комнате и читал свежую «Литературку», в которой некто, как сейчас помню, Н.Машовец топтал ногами автора Чебурашки. Я читал, ужасаясь. Мирное ушастое существо при ближайшем рассмотрении оказалось безродным космополитом, дезориентирующим советских детей. А еще Машовец мрачновато сообщил всем заинтересованным органам, что не нашел у Э.Успенского ни одного стихотворения о Родине, о хлебе, о гербе. Это было невиданно даже по тем пещерным временам.
– Ну, бред, – сказал я, чувствуя, что если ни с кем Машовцом не поделюсь, то взорвусь от возмущения, как маленький паровой котел.
– Что бред? – с готовностью поинтересовался лейтенант Седов, на мое еврейское счастье зашедший в Ленинскую комнату – видимо, почитать на сон грядущий классиков.
И я рассказал ему, что именно и почему считаю бредом.
А когда через полгода полковник сообщил мне, что в придачу ко всему я неуважительно отзывался о гербе страны, у меня в голове наконец замкнуло, и я сказал:
А вот тут лейтенант Седов все перепутал!
– Да ничего он не перепутал! – оборвал меня полковник – и осекся под артиллерийским взглядом майора. На сердце у меня стало легко. Теперь я знал, откуда дует этот вонючий ветерок.
– Перепутал, перепутал, – сказал я.
После этого допрос ни шатко ни валко тянулся еще полчаса, но майор все ощутимее терял ко мне интерес и вскоре ушел. На полновесное «дело», как это ни прискорбно для моего самолюбия, я не тянул.
Оставшись со мной с глазу на глаз, полковник помягчел. Видимо, суровой музой его бдительности был майор-артиллерист; в отсутствие оного полковник начал приобретать черты настолько человеческие, что я, осмелев, спросил его напоследок: что он думает о замполите, доносящем на солдат?
– Дерьмо он, а не замполит, – с чувством ответил полковник, – но ты, сержант, тоже хорош: ты же думай, кому что говоришь!
В точности повторив, таким образом, совет Вовки Тимофеева, полковник отпустил меня восвояси. Через несколько дней в полк вернулся из отпуска мой землячок лейтенант. Увидев меня, он радостно протянул ладошку:
– Здравствуй.
– Здравия желаю, – ответил я. Седов удивился:
– ТЫ не подаешь мне руки?
Я был вынужден подтвердить его подозрение.
– Почему? – спросил он.
– А вы сами не догадываетесь, товарищ лейтенант? И он догадался!
– А-а, – протянул как бы даже с облегчением, – это из-за докладной?
– Из-за докладной, – подтвердил я. Слово «донос» мои губы не выговорили.
– Так это же моя обязанность, – объяснил он. - Как если бы речь шла о выпуске боевого листка. – А вдруг ты завербован?
Я заглянул ему в глаза. В них светилась стальная зам-политская правота. Он не издевался надо мной и не желал мне зла. Он даже не обижался на мое нежелание подать ему руку, готовый терпеливо, как и подобает идеологическому работнику, преодолевать мои интеллигентские предрассудки.
– Видишь, – сказал он, – проверили, отпустили; все в порядке. Поздравляю.
В слове «проверили» был какой-то медицинский оттенок. Меня передернуло.
– Разрешите идти?
Он разочарованно пожал плечами:
– Идите.
И я пошел – по возможности подальше от него.
Но раскрученное энергичным Зарубенко из идиотской кляузы про герб и Чебурашку, «дело» мое не сгинуло с дембелем: уже в Москве, через несколько лет, одного моего приятеля вызывали, интересовались мною, моими родителями... Когда я думаю обо всем этом, меня начинает обуревать мания величия, даже хочется пошпионить чуток на кого-нибудь – чтобы хоть как-то оправдать народные деньги, потраченные на прокорм забайкальских особистов и политработников, если только это не одно и то же.
Единственным же реальным следом этой истории в моей жизни явилась внезапная отправка из образцового полка на дивизионный хлебозавод – и снятие с лейтенантских сборов, благодаря чему я был демобилизован на две недели раньше, так и не став советским офицером. За что искренне благодарен лейтенанту Седову, капитану Зарубенко, майору-артиллеристу и всем остальным бойцам невидимого фронта.

Когда государство повернулось лицом к человеку, человек закричал от ужаса.
Когда долго бегаешь за собакой, становишься пограничником.
Когда истину долго отстаивают, вера выпадает в осадок.
Когда к власти приходят сукины дети, собачья жизнь начинается у всех.
Когда меня бейлис, я дрейфус.
Когда он пообещал хорошую жизнь, все заранее похолодели.
Когда стране снится свобода, у пограничников встает шлагбаум.
Когда уходить с корабля крысе, если она капитан?
Когда я слышу слово "народ", моя рука тянется к валидолу.
Комиссия пилатов выдала справку о частичной реабилитации Христа.
Комиссия по утверждению законов Ньютона на четвертый квартал текущего года.
Конвойный вынужден повторять путь арестанта.
Конный гвардеец ржал из солидарности.
Конферансье доулыбался: лопнуло лицо.
Корова с интересом рассматривала стенд "План по мясу".
Кошмар дарвиниста: саранча, способная на качественный скачок...
Красноречивей всего - кляп.
Краткое описание конца света. Гриф: "Для служебного пользования".
Крен истории - от повелительного наклонения.
Крест может изогнуться свастикой.
Куриная слепота накануне бульона - это уже политическая близорукость.
Левша подковал блоху. Теперь не только кусает, но еще, сволочь, и цокает.
Легче дождаться конца света, чем конца темноты.
Ленинский этап развития философии завершился этапированием философов.
Лира поэта не знала колебаний!



Некоторые шендевры!!!!Здорово так выражать свою мысль,вот талантище Шендерович

Виктор Шендерович: Государственники идут
Пьяная агрессивная тварь вооружается национальным флагом, и это переводит ее из разряда тварей в разряд классово близких
Бумеранг вернулся. Во время зимней олимпиады власти запустили патриотический бумеранг, легализовав истерику с размазыванием соплей по щекам и криками 'наших бьют!'. Девятого июня он вернулся.
Как начало века, так у нас с японцами - не складывается... После Цусимы, если верить учебникам, охотнорядцы громили в Москве заведения и собственно граждан Lвосточной национальности¦. В этот раз Цусимы не было. А Охотный Ряд - куда ж он денется?
...По этому самому Охотному Ряду вприпрыжку шел человек. Только что в составе группы патриотов он расфигачил японский ресторан и перевернул несколько машин - и в крови его гулял адреналин вперемешку с пивом. Лицо человека было скрыто повязкой по моде международного терроризма - в таких повязках обычно щеголяют активисты палестинской интифады, бойцы колумбийской мафии и бандиты в вестернах. На сей раз человек был явно местный - и повязка, скрывавшая его лицо от телекамер, тоже.

Шендевры
А если тошнит от народа - это беременность чем?
А если хочется поубивать отцов-командиров - это эдипов комплекс?
А хорошо бы после трубы Страшного суда вступили саксофоны...
А что, римляне, буханка хлеба вам еще не зрелище?
Аве, Цезарь! Идущие в коммунизм приветствуют тебя!
Бегущим в одной упряжке не обязательно разделять эстетические вкусы возницы.
Бессмертные все вымерли. Осталось два-три долгожителя.
Бог есть, но он по ту сторону баррикад!
Богов много, а мы одни.
Больше всего спонсоров у конца света.
Бывает, что варвары занимают в империи ключевые посты.
Бывают времена, когда о произволе судьбы можно только мечтать.
Бывают: в рясе, но с рогами...
Быки и не подозревают, что дозволено Юпитеру...
Был так угрюм, что его перестали посещать даже мысли.
В военное время ничто не ценится так дорого, как плоскостопие...
В государстве метрономов синкопы вне закона.
В зазор между двумя эпохами может провалиться несколько поколений.
В зеркальном карпе отразилась довольная харя рыбака.
В каждом генерале умирает пацифист. Под пыткой.
В каждом санатории найдется два-три Батыя в отставке.
В неравной схватке молотка с телевизором...
В огороде бузина, а голод не тетка.
В России чаша терпения измеряется стаканами.
В Солнечной системе невозможно полностью искоренить теневые явления.
В чём сила москитов? В подавляющем большинстве!
Ваша агония не устраивает меня с эстетической точки зрения!
Везде есть место изяществу. Даже тревога бывает воздушной.
Ветер перемен не должен свистеть в ушах.

Шендевры
Ветеран войны мечтал взять в магазине языка и донести его до своих.
Вечный ассортимент: черствый хлеб истины - и маковая булка лжи...
Власти держат марку, но предпочитают доллар.
Власть народа? Уточните - над кем?
Военные должны попадать в ногу, но часто целят гораздо выше.
Возглавлял броуново движение...
Воздухом свободы иногда надувают.
Возле ударенного пыльным мешком задохнулось сорок человек.
Воинская вежливость: - Заряжай! Целься! Пли-из...
Вот вам моя рука - вы её выкрутили!
Вот приедет барин - барин вам покажет... (из некрасовских черновиков)
Все можно пережить. Даже смерть.
Все равно нищие - так уж хоть пойдем по миру!
Все шубы могут поместиться в одну моль.
Втянуть звук обратно в фанфары!
Выгнанные из машинистов рвутся к стоп-крану.
Генеалогическое чудо: сын юриста и кузькиной матери.
Генерал посыпал голову п и п л о м .
Гильотина входит в число королевских почестей.
Гинекологическое наблюдение: усилия пророков бесплодны, потому что история развивается по спирали...
Главное - накормить идеологов! Остальные перебьются.
Говорящие о единстве иногда имеют в виду братскую могилу.
Господи, спаси! - воскликнул атеист. "А вот это видел?" ответил Господь.
Государство - это просто, как велосипед: наверху рули, внизу цепи...
Государство подавилось военной косточкой.
Границу рабства нельзя пересечь нелегально.
Дайте нетопырю прийти к власти, и солнце будет вне закона!
Дети согбенных вырастают горбатыми.
Дефицит пряников могу себе представить. Дефицита кнутов не могу.
Должен ли Дарвин отвечать за озверение масс?
Думали - оттепель, а это мартовские иды...
Дурак с мессианским уклоном.
Дурак, а не поучает. Какая умница!

Ещё Шендевры

Его звездным часом стал комендантский.
Ездовая собака сдохла от гордости.
Если бы человечество знало о своем будущем, оно бы не так смеялось, расставаясь со своим прошлым.
Если камертоном бить по голове - гудеть будет голова.
Если народ пьющий, у него и сажень косая...
Если у павиана красная задница, это еще не значит, что он революционно настроен.
Если цирковой медведь поднял лапу, это еще не значит, что он "за".
Жить возле собственного бюста - это надо быть не дважды Героем, а трижды кретином!
Жуки на веревочках становятся жуками на булавочках...
За столом переговоров подали на десерт несколько третьих стран...
Загадка. Что такое: когда входит женщина - встает? Отгадка: джентльмен, идиоты испорченные!
Запах наших портянок отбивает у Запада вкус к войне.
Записка от ежика: "Ушел в себя".
Зачем бабочке пятилетний план?
Зачем со мною драться? Я лягу на пол и сам сосчитаю до десяти!
Земельное товарищество "Черная сотка".
Знамена кровавые - зато люди, как шелковые!
Золотая Орда? Извините, цвет орды меня не интересует.
И среди мертвецов есть свои живчики!
Из разговоров в кастрюле: "Нам, пельменям, лучше держаться вместе!"
Имеющий уши да заткнет их!
Иногда за получение пощечины еще и просят расписаться.
Иногда эпохи замирают, глядя на секундомер.
Инородцы тоже любят быструю езду!
Интересно, чьи это мечты у нас становятся явью?
Иуда не повесился. Он сменил фамилию и ушел в профессионалы.
Кадровик умер, прочтя в графе "партийность" слово "республиканец".
Кажется, колесо истории не рассчитано на наши дороги.
Кажется, у нашего прошлого большое будущее.
Как это бестактно со стороны пепла Клааса - стучать в сердце!
Какая мерзость! Заверните пять штук.
Какое море, вы что? Меня на суше тошнит!
Календари - просроченные векселя истории.
Карликовый пудель, кличка - Акатуй.
Кем надо быть, чтобы загипнотизировать удава?
Кентавр хорош тем, что может сам обосновать необходимость стойла.
Ключевой вопрос математики: не все ли равно?
Клятвы "век воли не видать" и "сукой буду" у нас может смело давать любой.
Когда государство повернулось лицом к человеку, человек закричал от ужаса.
Когда долго бегаешь за собакой, становишься пограничником.
Когда истину долго отстаивают, вера выпадает в осадок.
Когда к власти приходят сукины дети, собачья жизнь начинается у всех.
Когда меня бейлис, я дрейфус.
Когда он пообещал хорошую жизнь, все заранее похолодели.
Когда стране снится свобода, у пограничников встает шлагбаум.
Когда уходить с корабля крысе, если она капитан?
Когда я слышу слово "народ", моя рука тянется к валидолу.
Комиссия пилатов выдала справку о частичной реабилитации Христа.
Комиссия по утверждению законов Ньютона на четвертый квартал текущего года.
Конвойный вынужден повторять путь арестанта.
Конный гвардеец ржал из солидарности.
Конферансье доулыбался: лопнуло лицо.
Корова с интересом рассматривала стенд "План по мясу".
Кошмар дарвиниста: саранча, способная на качественный скачок...
Красноречивей всего - кляп.
Краткое описание конца света. Гриф: "Для служебного пользования".
Крен истории - от повелительного наклонения.
Крест может изогнуться свастикой.
Куриная слепота накануне бульона - это уже политическая близорукость.

И снова Шендевры

Левша подковал блоху. Теперь не только кусает, но еще, сволочь, и цокает.
Легче дождаться конца света, чем конца темноты.
Ленинский этап развития философии завершился этапированием философов.
Лира поэта не знала колебаний!
Лирическая драма "Первый поцелуй Иуды".
Лифт, который ломается по два раза в сутки и Федор Михайлович Достоевский - явления глубоко национальные!
Лозунг: "Решения съезда - ни в жисть!"
Лужа может находиться выше уровня моря.
Любил Родину за то, что она хорошо простреливается.
Любовь к Родине бывает несчастной.
Мало ли что эволюция, - приговаривал мастодонт, топча неандертальцев.
Мало прийти к власти, надо уйти от нее живым.
Мало пробить брешь - надо не погибнуть под обломками.
Малютка Скуратов и Неврастенька Разин.
Мао смерил человечество косым взглядом.
Марш "Прощание славянки с инородцем".
Математическая идея: в корне изменить степень свободы.
Менделеев жил в эпоху, когда людям еще снились периодические таблицы.
Мерить дюйм на свой аршин патриотично, но утомительно.
Может ли женатый человек позволить себе причинно-следственную связь?
Может ли заброшенный на край света считать себя резидентом Центра?
Моисей сорок лет водил евреев по оккупированным палестинским территориям.
Мокрое это дело - шестая часть суши.
Морщины - это извилины в законе.
Мутация из динозавров в горние ангелы.
Мы бы давно показали всему миру кузькину мать, но она же невыездная!
На болоте может не только стоять город, но и держаться государство.
На государственной палитре нет места для краски стыда.
На круглых дураков число "пи" не распространяется.
На удары судьбы отвечал ударами по ней же.
Надпись царским посохом на воротах Новгорода: "Здесь был Ваня!"
Намыливающие петли впоследствии причисляют себя к работникам гигиены.
Не бейте его, гроссмейстер - это не фамилия!
Не бить лежачего? А не приведи Господи - поднимается?
Не видно выхода? А вы в нем стоите!
Не все золото, что блестит, но то, что пахнет дерьмом - несомненное дерьмо!
Не давайте ему точку опоры, он хочет перевернуть мир!
Не давайте карликам лечить болезни роста.
Не мог сделать себе харакири - мешало сало на животе.
Не нашедшие братьев по разуму ищут братьев по крови.
Не связывайте надежд!
Не стоит плевать даже в пересохшие колодцы - хотя бы из деликатности.
Не так страшен палач, как отвратительны зрители.
Не тронь - не воняет! - кричало дерьмо, пробираясь к власти.
Не щекочи Атланта!
Некоторые и с Гефсиманского сада умудряются собрать неплохой урожай.
Некоторые прометеи расклевывают себе печень самостоятельно.
Ненавижу все системы, кроме Солнечной!
Нет барабанной палочки, которая не мечтала бы стать дирижерской.
Ничего не бойтесь - все уже было.
Носорог плохо видит, но при таком весе это уже не его беда.
Ночью, в тупике, не спрашивай об этике Канта - могут сделать вещь в себе.
Ну что у нас за терминология: пионерлагерь, зона отдыха...

Снова Шендевры

О величии эпохи спросите у раздавленных ею.
Обеспечим вопиющих пустынями!
Одного юношу не признали как художника. Стал фюрером. Надо быть внимательнее к талантам.
Он был достойнейшим человеком, но порочное время наложило свой отпечаток на его лицо (зачеркнуто) харю.
Опьянённые властью опохмеляются кровью.
Осторожно: армия перестраивается!
Относительно маятника Вселенная все время мотается туда-сюда.
Памятная медаль "Тридцатилетие пирровой победы".
Партии растут, как щетина на покойнике.
Первобытная цензура: Главпалеолит!
Перстом указующим полезно чесать в затылке.
Плешь на голове Цезаря не должна считаться достижением республиканцев.
Плывя по течению, приятно грести под себя.
По голым королям хорошо изучать анатомию власти.
По новейшим данным, мальчик к голому королю был подослан оппозицией.
По отрубленным ладоням судьбу не гадают.
Пожарник с ужасом обнаружил в себе искру таланта.
Пожилой Сократ выпьет цикуту.
Позвольте мне со всей прямотой криво усмехнуться.
Поймали людоеда - и съели его!
Пока кухарка училась управлять государством, кончилась еда.
Пока одни несут свой крест, другие становятся гвоздями сезона.
Политик чешет там, где у народа зудит.
Политические шахматы: сколько лет отовсюду мат, а партия не сдается!
Политический труп разлагался с большим комфортом.
Пора поставить крест на Голгофе!
Портняжный взгляд на жизнь: конечно, коротковата, но если немного отпустить...
Портреты народных вождей оказываются полезны при последующем розыске кровавых тиранов.
Посмотрел в зубы птице-тройке...
Почему последняя сволочь непременно в первых рядах?
Правительство, чтобы не упасть, старалось не допускать резонанса.
Праздничная вырубка бирнамского леса.
Презентация конца света.
Презирал океан за отсутствие двойного дна.
При словах "посаженный отец" вспоминал Павлика Морозова.
Привидения существуют. Некоторые и зних даже руководили государством.
Прийти к власти можно и на четвереньках.
Пример инфляции: судьба - индейка, а жизнь - копейка!
Приснился Пётр Первый, стригущий бороды Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу.
Проводники света всегда в изоляции...
Просьба к уничтожаемым не нарушать общественного порядка!
Просьба марионетки: "Не дергайте меня по пустякам!"
Протёр глаза и перестал видеть окончательно.
Противогаз может стать лицом эпохи.
Пряник зачерствел - зато уж кнут размочен!
Пуля - дура, и часто это отражается на главнокомандующих.
Пуля - дура, штык - идиот!
Размеры нашей гордости определяются масштабами наших несчастий.
Революции называются Великими в зависимости от количества пострадавших.
Реквизируя обломовский диван, заодно расстреляли Штольца.
Родина для еврея - место, где его впервые назвали жидом.
Родина может стать страной проживания.
Россия - зона рискованного народовластия.
Русский парламентаризм: Стенька на Стеньку...
Рыба давно сгнила с головы, но взять себя за жабры не позволяла.
Рыбе трудно объяснить, что такое "балык".